Розовый закат медленно, но верно спускался на уже темную от нехватки света землю, покрытую густым слоем тумана. Хотелось сейчас очутиться в нем, не видя ни окружающих серых домов, ни других собак, ни самого себя даже. Просто раствориться там, стать частью белесой дымки над землей. Или там вода - я не видел. Зрение стало подводить меня, и виной тому частые небольшие травмы глаз. Впрочем, мне это абсолютно никак не мешает, все, что мне нужно, я вижу четко и без близоруких помех.
Все важное лежит на поверхности, и даже если бы я  был слепым, я был бы таким же зрячим, как и те, кто меня окружает, потому что все можно счесть по словам, по голосу, по интонациям. По собственным потокам мыслеформ в определенное русло касательно какой-либо личности перед тобой, умозаключением. Необязательно видеть, хотя без зрения я не смогу видеть красоту шкуры, но меня наделили фантазией, достаточной для того, чтобы на основе того, что я услышу, что я узнаю составить эфирный образ собеседника, и мне бы было этого достаточно. Но коль уж у меня имеется такой дар, как зрение, я буду им пользоваться, оно дарит мне много хорошего, и не очень - без этого никуда, порой это даже чище и честнее, не так ли?
Я сижу на лестничной площадке, старательно вглядываюсь вдаль, стараясь увидеть там нечто, что прорежет мрак в груди, но пока ничего, кроме светлой грусти и нахлынувшей меланхолии, я не испытываю. Такое ощущение, что слабый луч света пытается пройти через гниль в моей душе, условной, конечно, и завязает там, как в болоте. Не может выбраться и теперь долго и мучительно бьется там, будто в стеклянной призме, медленно умирает, источая пламенное тепло. Огонь касается граней, от чего становится больно, щемящее чувство спазмами сжимает горло - не впервой. Я научился наслаждаться этими романтичными весьма наплывами грусти - не тоски, научился смаковать, чувствуя себя редким эстетом от этого. Своего рода это садомазохизм, так как я сейчас нарочно разжигаю внутри себя, понимая, что будет больно от резких концов огня, и сам же жду, когда он разгорится, чтобы ощутить это. То бишь мне нравится и причинять, и чувствовать эту боль. Весьма странно, но интересно.
Солнечный круг уже более уверенно уходит за горизонт, оставляя после себя шлейф красный и лиловых пятен. Лес далеко впереди мерно качается в такт дуновениям ветра, шелестит; темные силуэты домов, зданий засыпают, заходя за черту дня, ближе к ночи. Летом темнеет позже и дольше, и это единственное, за что можно любить его. Мне лично больше по нраву межсезонье - весна и осень в отметке на середине. Когда жаркое дыхание лето ещё не ушло, но уже холод и дожди захватили власть над погодой на земле. Люблю дождь, люблю вообще влажную атмосферу, слегка прохладную, чтобы дерзкий холодный ветер бил по спине потоками, и мокрые полусгнившие листья, намертво прикованные к асфальту, отражали уже заметно ослабевшие и потускневшие лучи редкого солнца, выглядывающего на час максимум из-за серой пелены.
- До чего бывает сладким плен вечерней лихорадки. - бесцветно произношу я, закрывая глаза. Пятна танцуют в темноте, цвета пробиваются сквозь веки, не давая покоя. Нервная паутина расходится поперек, и краски смазываются в одну массу, где тошнотворно кружатся, то замедляясь, то разгоняясь. Стоит лишь открыть очи навстречу городскому пейзажу - и пляска прекратиться, я вновь увижу не обратную сторону мира, а его, того, что более близок. Хотя пятна довольно интересны и красивы, но слишком однообразны и скучны.
Ничего не меняется, совсем. Я широко зеваю, клацнув зубами и вновь всматриваюсь в крыши далеких домов.